Ну и что, что тролль[СИ] - Д Кузиманза

"Коридор ещё сузился и понизился!" — сообразил Ивар.

Путь становился всё извилистей и неприятней. Вода, которая прежде стекала только по стенам, начала моросить с потолка, как навязчивый дождь, на голову и за шиворот. Пол стал ручьём, холодным и, что ещё хуже, скользким. Непонятно это всё, Горн не говорил, что странствия через пещеру будут выглядеть именно так! По его словам, когда найдётся вход, Ивару останется без хлопот дойти до конца пещеры и взять там Кристалл. Ни слова о воде, холоде и страхе.

А в мальчике вот именно опять проснулся страх, который исчез сегодня утром, после пробуждения, со светом и теплом дня. Сначала странный, едва ощутимый озноб, пробегающий по спине, и воспринимаемый, как озноб от холода. Потом Ивар почувствовал, что то, что вначале считал дрожью, вызванной холодом, разделилось. Дрожал уже и от холода, и от страха. А какие поводы для страха? Только то, что Горн ему не всё сказал… или не знал сам? Откуда же беспокойство и ничем вроде бы не оправданное опасение перед каждым следующим шагом? Но что если капли воды погасят свечу, и он окажется в полной темноте. Что если отсыреет огниво, хотя это было огниво Горна, а тот клялся, что оно не подведёт даже под ливнем. Что если пытаясь в темноте зажечь свечу, Ивар провалится куда-то? Чуть было не повернул назад, к выходу, но вспомнил, что в пещеру можно войти только раз в жизни. Тихо сказал:

— Что должно быть, то и будет, — и крепче сжал посох, согревающий, казалось, не только руку, но и сердце.

Потолок стал таким низким, что заставил юного путешественника опуститься почти на четвереньки.

"Неужели придётся пробираться ползком?" — ужаснулся он, но оказалось, что это самое узкое и низкое место в пещере. Дальше пространство вокруг него как будто мгновенно распахнулось во все стороны, а сильный сквозняк задул свечу. В наступившем мраке и тишине услышал стук собственного сердца. Никогда не случалось ему находиться в подобной темноте, когда рука приложена вплотную к глазам, и её не видна. Ивар потерял ощущение собственного тела, стало оно частью здешней вечной ночи.

"Нет, не буду трусить! Всё будет так, как нужно мне!"

Стал приглядываться, прислушиваться и, к огромной радости, услышал журчание или плеск. Раздавалось впереди и дало мальчику чувство уверенности и реальности того, что происходит. Но тут же Ивар понял, что это не звук текущей воды, а звук шагов по воде. Кто-то шлёпал ему навстречу. Мальчик начал пятиться, сознавая, что шаги его тоже слышны.

Шаг назад. Звон тысяч колокольчиков тревоги в голове. Темнота.

Опять шлёпанье навстречу. И какое-то стеклянное постукивание-позвякивание, словно от десятков осколков, а может быть — всё-таки ужасно холодно! — льдинок.

Шаг назад. Холод промокшей одежды и струйки воды на щеках, как слёзы.

"Не буду плакать! Это не поможет! И… как это говорил кто-то когда-то… это унизительно!" — Ивар нацелился на неизвестного или неизвестное посохом.

Опять шлёпанье. Опять переливчатое позвякивание-постукивание. Всё ближе. Ивар еле сдержал крик, когда что-то прямо перед ним свернуло влево и проскользнуло мимо, почти прикоснувшись к его руке, державшей посох. Воздух задрожал на высоте лица мальчика: это "что-то" было высоким, но двигалось так же легко, как и он. Шлёпающие-звякаяющие звуки исчезли в той стороне, откуда — кажется — Ивар пришёл.

И вдруг, наверное, чтобы окончательно ошеломить его, посох стал светиться призрачным светом. Не слишком этот свет раздвинул стену окружающей мальчика темноты, но, как и тепло, свет этот мгновенно успокоил его. Он почему-то твёрдо решил, что больше ничего страшного с ним не произойдёт. И даже ахнул от неожиданности: на его мокром, озябшем плече сидела его старая знакомая — зелёная птичка с красными глазами.

Теперь он шёл вперёд уверенно, освещая посохом себе путь и раздумывая, почему старик с молодыми глазами не предупредил его о чудесных свойствах этой странной вещи. Ведь сейчас именно посох тянул его вперёд, указывая путь в этом огромном, тёмном пространстве. Ивар чувствовал, как совершенно волшебным образом ему становилось всё теплей, а одежда его высыхала, будто под самым жарким солнцем. Да и вокруг было всё ясней и светлей уже не от посоха, а само по себе. Свет лился отовсюду, и свет был везде.

Правда, мальчик не слишком интересовался тем, что вверху и по сторонам. Что-то ему подсказывало, что так будет лучше. Не хотел бы увидеть какое-нибудь существо вроде того, что встретил в темноте. Да и зелёная птичка клевала его в щеку каждый раз, когда всё-таки пытался скосить глаза в сторону. Так что смотрел прямо перед собой. Только, когда заметил впереди что-то похожее на дверь, когда уже открыл её и вошёл, то позволил себе оглянуться. И увидел!

По обе стороны тянулись стены, покрытые толстым слоем льда. Был прозрачным и почему-то чуть красноватым, как будто стены за ним слегка тлели, будто угольки в костре. А в этом льду, как во льду мелкой речушки или ручья, когда мороз ударит неожиданно для водяных обитателей, и они очутятся в ледяном плену, как под стеклом… так и в этом льду — но увидел не рыб или лягушек, а нечто чудовищное. Мальчики. Пареньки такие же по возрасту и внешности, как он сам! Его тела, изогнутые самым причудливым образом в последней муке. Его лица, искажённые изумлением и страхом, его широко раскрытые глаза, его беззвучно кричащие рты.

И вот тут он не выдержал. Сел на мокрый пол, прижал к себе посох, обнял голову и зарыдал, как плачут взрослые от большого горя. Если бы кто-то спросил его, почему он плачет, не смог бы ответить. Слишком много всего было: злость на обманувшего его Горна, жалость к этим несчастным мальчикам, которых послали на Задание — на верную смерть. И была благодарность к старику с молодыми глазами, вручившему ему чудесный посох и, наверное, приславшему зелёную птичку. Без них бы… Ивар видел, где закончил бы свой путь.

Не хотелось ему выполнять Задание, пусть бы не пустили его назад в родную деревню и во все соседние, пусть бы пришлось уходить в широкий мир, куда глаза глядят. Но хозяин посоха и птицы, добрый старик, тоже не остановил его, не предупредил. Значит, он знал, что Кристалл следует добыть? Ну, так Ивар добудет Кристалл, но не для Горна. Он заберёт его себе или отдаст своему спасителю. Вот так!

Он вошёл в дверь и сразу же наткнулся на невысокий каменный пьедестал. На нём лежал ничем не примечательный, полупрозрачный, сероватый камень. А мальчик к нему и присматриваться особенно не стал, завернул в тряпку, положил за пазуху и отправился в обратный путь. Глаза его были сухими и горькими, он уже ничего не боялся. И напрасно.

Ингигерда посмотрелась в ручное зеркало с резной ручкой.

"Я волшебница. Но не такая, из сказок, что пугает детей, прячась под кроватью. Нет у меня ни метлы, ни большого котла, ни подвала, полного паутины. Я студентка из маленькой деревушки. Волшебница, да, но добрая.

Хотя, честно говоря, не имею права оценивать свою доброту. Потому что эта возможность, это могущество уже по определению противоречит природе. Хотя с детства мама учила меня всем тайнам этой магии символов, жестов, мышления, чтения чужих мыслей, сохранения в предметах обломков разбитых сердец и разорванных душ, никогда не считала это чем-то очевидным. Как никто отдавала себе отчёт в последствиях. Ведь именно невежество, это проклятое невежество в соединении с огромным могуществом убило мою маму.

Первый раз я влюбилась год назад.

Изучала фотографию. Была моим королевством. Просиживала целыми часами, творя фотографии в сотнях разных настроений в зависимости от настроения своего. Отличия были почти незаметны, некоторые, фактически, их не видели. Подробности легко прозевать: изгиб бровей, уголок рта, блеск глаз, тень в фоне.

Его увидела на дискотеке, танцевал, изгибаясь, как змея. Хотя подруг часами учила, как привлечь к себе внимание, к нему подошла сама.

Учился на юридическом, как большинство юристов, был суеверный. Много раз просил, чтобы я ему погадала на картах. Первый и последний раз я согласилась в тот день, когда снял с меня юбку-шотландку и тёмный мохнатый свитер. Сидели у столика в комнате общежития, на подоконнике горели свечи. О них — для настроения — позаботился он, я никогда не обращала на подобное внимание.

Разложила карты, переложила, рассыпала. Никогда не прочитывала таро так, как это делали "колдуньи" из объявлений в газетах. Для меня они были только фонарями, показывающими дорогу. Остальное должна была добавить сама.

Вместо семи открыла шесть карт. И уже знала, что об этом единственном решении буду жалеть до конца жизни. Лгала. Лгала, как не лгала никогда. Бесстыдно, упрямо. Говорила "феху" (богатство), хотя видела "турисаз" (шип). Видела "наутиз" (принуждение), говорила "вуньо" (блаженство). И, в конце концов, "эйваз". Символ тишины, магии и смерти.

Привязывая красную ленту на его руку, прошептала ему прямо в глаза, что будет счастлив. Правды сказать ему не могла.